Охотник за смертью - Страница 67

С усталым вздохом он вытянулся на кушетке, встряхивая ноющими кистями. Болели все суставы, и казалось, что пальцы стали толщиной с запястья.

Спать, конечно, было рано. То есть, что значит рано – нельзя спать! Паук не нуждается во сне и пище… зато нуждается в табаке, да. Альгирдас закурил и принялся за сложные вычисления: сколько ящиков, если предположить, что количество земли в них более-менее совпадает, потребуется для того, чтоб сжить его со свету.

Одних только ящиков с землей для этого, разумеется, было недостаточно. И не существует еще таких заклинаний, которые свели бы его в могилу. Но вот… Белый бог, будь он неладен, оказался большим фантазером по части ущемления лично Паука и пресечения разнообразных паучьих выходок. Сенас смешал его кровь с освященной землей, и этого оказалось достаточно, чтобы привязать Альгирдаса к тварному миру. Достаточно для того, чтобы он не смог выйти из дома в Карфаксе… сейчас вспомнить, так диву даешься, откуда силы взялись, чтобы выбраться наружу. Если Сенас проделает еще что-нибудь в этом роде, да-да, что-то вроде пасты из просфор в щелях склепа, Альгирдас сгорит заживо. Кровь в жилах точно вскипит, а с этим не живут даже упыри.

Выходило так, что полусотни ящиков хватит с избытком.

Сенас знает, что он рядом? Если, пребывая вчера в теле Жениха, он полностью понимал, что происходит вокруг, то знает, – виделись. Однако, судя по глазам бедного лорда, ничего они не соображали. Оба. Что Сенас, что Жених. Один от крови опьянел. Второй… а что второй? Его там вообще не было. Видимость одна только.

* * *

– Ты мог бы быть жрецом, а не охотником, – сказал как-то Орнольф.

Это было еще до того, как Молот Данов всей душой возлюбил Новый Свет и новых смертных. – Для охотника ты слишком близко к сердцу принимаешь жизнь людей. А Син полагал, что излечил тебя от человечности.

– Син никогда не приписывал этой заслуги себе, – напомнил Паук.

– Тоже верно. Но ты не различаешь: смертные перед тобой или чудовища, когда видишь, как обижают ребенка. Или его мамашу. Дай тебе волю, защитил бы всех… от всего.

– Это плохо? – ощетинившись, уточнил Паук.

– Это… нет. Работа для жреца, только и всего. Не плохо и не хорошо. Но во всяком случае, это объяснимо.

Растопыренные колючки немедленно стали ядовитыми. Орнольф коснулся темы, обсуждать которую Паук не желал ни при каких обстоятельствах.

– Я просто хочу сказать, – рыжий немедленно сдал назад, – что при таких условиях, твои попытки быть циником выглядят… несерьезно. Циничный защитник вдов и сирот – это слишком даже для тебя.

– Даже… – с удовольствием повторил Паук.

И Орнольф был прощен. Чего уж там, он всегда умел подольститься.

А циником Альгирдас не был и никогда не пытался выглядеть таковым. Просто частенько называл вещи своими именами. Это Касур – мастер подбирать красивые слова даже там, где и без них звучит неплохо, а Паук, он простой – восемь глаз, восемь ног, да неистощимые запасы яда. И еще Паук, наверное, очень предсказуем. А Сенас далеко не дурак, это еще тысячу лет назад было ясно. И не зря упырь приходил к Даме в теле Жениха. Знал, мразь дохлая, что у Альгирдаса рука не поднимется причинить вред человеку, только что потерявшему любимую женщину. А еще знал, что Паук спятит, если будет просто смотреть, как у него на глазах ломают жизнь еще двоим юным смертным: Адвокату и Даме.

Клички, придуманные, чтобы не видеть за ними людей. Жаль, для того чтобы совсем ослепнуть, недостаточно дать человеку прозвище. Если в самое ближайшее время не предпринять что-нибудь… хоть что-нибудь, если не спугнуть Сенаса, он убьет эту девочку, Вильгельмину. И чем смотреть потом на ее мужа, уж лучше самому залить землю в ящиках святой водой и сдохнуть в корчах. Так оно легче будет. Безболезненней.

И все же, возвращаясь к вопросу о том, знает ли Сенас о появлении на островах Паука, следует признать, что уловка с землей уже сейчас, до применения толченых просфор, работает сразу в двух направлениях. Во-первых, привязывает Альгирдаса к тварному миру и, скорее всего, к острову Британия. Во-вторых, плохо влияет на умственные способности. И то и другое Сенасу только на руку.

Соблазн списать все глупости последних дней на дурное влияние магии земли и крови был велик. Но Альгирдас не поддался. Соверши он за это время хоть одну серьезную ошибку, глядишь, и дал бы себе поблажку, подыскал промаху объяснение, щадящее самолюбие. Но поскольку ничего, кроме великолепного невнимания к очевидному и обычного невезения, он пока за собой не наблюдал, приходилось признать, что все это время чувства его находятся в изрядном смятении. Только и всего. Состояние было сродни долгому голоду от потери крови. Перед первой трапезой разум помрачается, руки дрожат, и обычно это заканчивается смертью жертвы.

С уходом Орнольфа обстоятельства порой складывались так, что Альгирдасу приходилось пить человеческую кровь. И все, кто становился его добычей, умирали.

Всегда. Не потому, что теряли так уж много крови, а потому, что Альгирдас в такие моменты плохо понимал, что делает, хотя самому ему казалось, что он прекрасно отдает себе отчет в происходящем.

В общем, Сенас наверняка уже знает о появлении Паука на островах, но понятия не имеет о том, что его враг поблизости.

Он не разглядел вчера во время трапезы бьющуюся в стекло летучую мышь, но не зря обратил внимание Адвоката на дом у церкви на Пикадилли. Чего ж ты хочешь, Паук? Притащить в город, где обосновался Сенас, своих рабов, вызвать к жизни домовых, расшевелить еще десяток духов, собрать их всех в одном доме и при этом, чтобы такие фокусы прошли незамеченными? Забыл, что Сенас сам когда-то был фейри? И наплевать, что сейчас в тебе больше от дивного народа, чем в нем, фейри по праву крови. Мастерство не пропьешь… Это, опять-таки, мудрость от Орнольфа, а рыжий страшно умный.