Охотник за смертью - Страница 34

Перед лицом смерти можно было бы уже успокоиться и перестать судить себя и свои ошибки, перестать вспоминать, наконец. Но плечи сами собой брезгливо передернулись.

– Где вы там, сволочи? – Позвал Альгирдас, просто чтобы услышать собственный голос. – А то я ведь могу и оклематься.

Из темноты раздалось многоголосое шипение. Обитатели кургана проснулись, увидели старого врага и злились теперь с почтительного расстояния, еще не веря в то, что столкнулись не с очередной уловкой Гвинн Брэйрэ.

– Давайте-давайте, – подбодрил их Паук, – все честно. Цепи медные, кровь настоящая, раньше начнете – быстрее закончите, так пошевеливайтесь! Надо же и мне когда-то сдохнуть, – добавил он уже значительно тише.

И вздрогнул, когда совсем близко прошелестело, причмокивая:

– И то верно, мальчик. И то верно. Пришел твой черед.

– Сенас? – не веря, переспросил Паук, напряженно вглядываясь во тьму. Из непроглядной черноты выстрелило болью, и затянувшиеся было раны открылись вновь.

– Не ждал меня здесь, Альгирдас, сын Оржелиса? Загнал ты меня за темные леса, за высокие горы, за море синее, страшное, до самой родины моей далекой. Да только прослышал я, что какой-то дан врага моего злого на цепь, как пса посадил, и служит ему Паук Гвинн Брэйрэ, будто пес. А когда не служит, то дан его, как пса, плетью наказывает. И пересилило любопытство, вернулся я в твою землю, а тут и ты рядышком случился. Стало быть, моя взяла, Паук. Ты меня не упокоил, а я вот напьюсь твоей крови.

– Пей, – хмыкнул Альгирдас, – не подавись только.

Чего хотел Сенас? На что надеялся? Напугать? Да разве сравнится какой-то там повелитель навьев, навсегда заточенный в плоть, лишенный и сил и чародейских умений, с даном Хрольфом? Старый и злобный враг, обычный, не безумнее любого из братьев Гвинн Брэйрэ, что он может? Только убить. Альгирдасу это и нужно.

Он дернулся от боли, когда острые зубы впились ему в шею, но тут же улыбнулся: разве это боль? И закрыл глаза, позволяя жизни утекать из тела. Эта рана не закроется. Сенас умеет убивать.

Только чем меньше оставалось жить, тем противнее шевелился червь где-то в сердце. Разве так умирают, Альгирдас? Это враг! Ты же воевал с ним, убивал его выродков, гнал эту падаль день и ночь, шел за ним по запаху его страха. Растоптал, раздавил. И сейчас позволяешь ему выпивать тебя! Твоя кровь – волшебная кровь, дар богов, солнечный свет льется в прогнившее нутро упыря! Да что с тобой, Паук? Или Дигр все-таки сделал из тебя женщину? Хочешь умереть – умри в бою!

Стая жадно шипела в темноте, от Сенаса несло тлением и землей, Альгирдас задыхался, вздрагивая от холода, понимая, что это холод смерти, и дрожь его – судороги, агония обескровленного тела. Человек уже был бы мертв. Альгирдас… еще… жил?..

Приподнял голову, в последний раз вдохнув отвратительный смрад тела Сенаса. И впился зубами в гнилую плоть, прямо в жилу, полную холодной крови.

Сенас рванулся в сторону, но Альгирдас только крепче сжал челюсти, и свирепо зарычал. Удивился: сил не осталось даже выблевать отвратительную вонючую слизь, а рык вышел такой, что содрогнулся курган. Сенас стонал и дергался, сам не в силах оторваться от источника живой крови, и Альгирдас рвал его зубами, глотал кровь мертвую, пока опомнившиеся навьи не накинулись на него всей стаей.

– Не-ет! – только и крикнул Сенас, наконец-то освободившись, но уже не успевая ничего сделать. Десятки рук схватили медные цепи, разомкнули звенья, вцепились в тело, чтоб разорвать на куски, сожрать добычу.

Лопнул со звоном золотой ошейник…

И Паук Гвинн Брэйрэ вскочил на ноги, расшвыривая навьев, как котят.

– Нот гэйрим се исин комрак, Сенас! – прокричал он звонко и напевно, раскидывая в стороны руки в золотых браслетах. – Мас миэйнли эйг – ир гэд!

Разумеется, Сенас не собирался драться с ним. Даже сейчас. Даже с тем, что осталось от Старейшего Альгирдаса, господина этой земли. С нагим и безоружным мертвецом, ищущим окончательной смерти. Но Паук уже начал танец, вплетая в свою сеть подвернувшихся под руки навьев, разбрызгивая их кровь, с хрустом ломая кости. Золото на запястьях и щиколотках мешало ворожить, а не убивать. Страшный ошейник валялся в грязи, разорванный на множество звеньев. И с гневом, с ужасом видел Сенас, как дети его втягиваются в водоворот паучьей пляски, в змеиный танец, в паутину, из которой не выбраться ни живым, ни мертвецам. Поддавшись завораживающему ритму, неспособный пошевелиться, он смотрел, как сквозь кровь и боль идет к нему Паук Гвинн Брэйрэ…

Опомнился и с воем кинулся прочь из кургана.

Дети – не потеря, детей он наделает новых, потом, когда убежит достаточно далеко и спрячется в самую глубокую нору. Но что такое случилось с Пауком, с мертвым Пауком, с убитым им Пауком?.. Как же так вышло, что змеиный танец едва не втянул в себя могущественнейшего из детей ночи?! И как теперь быть?

Надеяться на то, что Гвинн Брэйрэ обязательно убьют новоявленного упыря? Все верно. Они убьют. Ведь это же их работа!

* * *

Сколь многого он не знал, прожив двадцать лет! Не знал подлинного страха. Не знал позора. Не знал слабости и стыда. И этого чувства абсолютной свободы не ведал тоже. Свободы смерти, когда нечего терять и не на что надеяться, и ничего нет впереди, а вокруг лишь враги, которых нужно уничтожить.

Это боль, но она так похожа на счастье. И ясно становится, что вкусить подлинного счастья раньше тоже не доводилось.

Только сейчас. После смерти.

Альгирдас смерчем прошелся по просторной усыпальнице, добивая тех, кто уцелел, выскользнул из тенет его танца. Крушил кости, рвал на куски мертвую плоть, остановился только тогда, когда понял: ничего, способного двигаться не осталось вокруг. Ни одного мертвеца, сохранившего целостность.