Охотник за смертью - Страница 33

– Ты болен, Пес, – в голосе Альгирдаса был знакомый, но давно позабытый Хрольфом лед, – ты безумец. Я мог бы исцелить тебя, несмотря на все золото, что ты на меня навешал, но не стану этого делать. Боги наказали тебя, лишив разума, а боги не ошибаются.

Странное чувство – любовь. Хрольф, окаменев, слушал, как падают ледяные глыбы слов, голос Паука хлестал, как пощечины, и непонятно было, что произошло? Что изменилось? Каким образом рабская покорность стала страшной, холодной жестокостью? Но, видят боги, он равно любил Альгирдаса и в тихой, беспомощной тоске, и в этой ослепительной ненависти. Любил. И даже взявшись за плеть, чтобы навсегда выбить из Паука саму мысль о подобной дерзости, будет любить все равно. И горько пожалеет о том, что никогда больше не услышит этого, полного силы и ненависти голоса.

* * *

Альгирдас был правителем, а не лицедеем. В Ниэв Эйд его научили приказывать. Хрольф – куда быстрее, чем наставники Ниэв Эйд – научил просить. Но притворяться Паук Гвинн Брэйрэ не умел никогда. Ему бы хоть маленькую толику этого искусства, и все можно было бы закончить гораздо раньше. Пообещать Дигру… все, что он хочет. Вымолить спасение для Эльне и Наривиласа. Любой ценой. Но не хватило бы сил для такого лицедейства.

Если уж Жирный Пес напугал его настолько, что Альгирдас отделил дух от тела на срок, недопустимый даже для братьев, если только имя Орнольфа вернуло его, то о какой игре могла идти речь?

Золото убивало чары. Оставалась паутина. Но тонкая настолько, чтобы Дигр не почувствовал даже мимолетного касания серебристых нитей. А где тонко, там рвется. И сейчас Альгирдас, внутренне напряженный, как тетива, осторожно выбирал слабину, опутывая врага непрочными, но липкими тенетами.

Паук.

Ждать этого дня, ждать, пока враг станет уязвим, покажет свою душу, доверчиво раскроется завороженный его голосом пришлось слишком долго. Но он дождался. Сил уже почти не осталось. Однако вот он Дигр, с каждым вздохом из врага превращающийся в жертву, и его силы тоже на исходе.

А воли, позволяющей драться, когда ничего, кроме нее уже не осталось, стального стержня внутри у Дигра не было никогда.

Слово Старейшего… нет, слова Альгирдас не нарушит. Он обещал не убивать себя сам. Но кто запретит Дигру убить его?

Что, мразь, язык проглотил? Разучился дышать? Эх, сделать бы так, чтобы удар хватил Жирного Пса не сходя с места! Помраченный своей безумной любовью он забыл, что когда больно ему, он всегда может сделать больно Эльне. И главное сейчас, чтобы он не вспомнил об этом…

– Стремишься к совершенству, Пес? – следи за голосом… дыши ровнее, Паук, не время сейчас дрожать от страха. – Мечтаешь о звездах? Ты настолько ниже меня, что можешь только закрыть глаза, чтобы никогда не видеть неба. Это все, что тебе остается. И жрец, что решил отдать тебя в Ниэв Эйд, был подкуплен. Потому что я не вижу иных причин тому, что ты не был убит сразу после рождения.

Есть!

И Альгирдас победно усмехнулся, когда Дигр с размаху приложил его головой о стену.

Продержаться… недолго. Не потерять сознания от боли. И враг перейдет черту, за которой смерть. Только не дать ему пожалеть себя…

А Дигр окончательно потерял разум, и Альгирдас, сам близкий к помешательству, весело, искренне хохотал, когда обезумевший дан обнаружил, что стал жертвой мужского бессилия.

– Бедный, бедный мужеложец, – переломанными пальцами Альгирдас неловко вытирал выступившие от смеха слезы, – и как же ты намеревался любить меня? Жаркими взглядами? Глупыми словами? Поучись сначала любить свою правую руку, может быть, с ней у тебя получится?

Наспех застегнувшись, Дигр вскочил на ноги и заорал, выпучив ошалелые глаза:

– В курган сидское отродье! Живьем! Немедля!

…Его оставили в подземелье, как был, раздетым и закованным в золото. Притянули к стене медными цепями. И лекарь, боязливо оглядываясь, испещрил его тело множеством неглубоких длинных царапин. Отворил напоследок жилы и ушел, почти убежал в сопровождении таких же перепуганных солдат.

Альгирдас ждал, истекая кровью. Солнце уже село, и очень скоро должны были выбраться на волю хозяева старого упокоища . Били их, били – не добили: шушера, об которую и мараться не стоило, расползлась от братьев по таким вот древним, нелюдским могильникам, и никто не стал искать их по подземным норам.

Вылезут – сдохнут. А пока живут в темноте, кормясь крысами да летучими мышами, не стоит тратить на них время.

То есть так думали тогда, шесть лет назад. Все, и Альгирдас тоже. В его землях хватало курганов фейри, и он взялся сам проследить, чтобы ничего из них не выползало наружу. Теперь вот оказался внутри. Самое время пересмотреть свои взгляды на войну до победного конца.

Что делает сейчас Дигр? Завтра с утра он явится посмотреть, что осталось от Паука, и будет рыдать над останками. А сейчас? Рвет и мечет? Напивается тяжелым, сладким ромейским вином?

Он не тронет Эльне, он забыл о ней, ревность безумца направлена на Орнольфа. А рыжему уж точно не убудет от того, что сумасшедший братец ревнует к нему Альгирдаса…

Месяц назад, Паук, ты тоже не принимал его всерьез, помнишь?

Дигр обманул его дважды. В первый раз, когда проник в дом, защищенный чарами. Это казалось невозможным и все же произошло, и боль от предательства отца, хоть и померкшая, в сравнении со всем, что случилось потом, до сих пор отдавалась в сердце. Второй раз Дигр обманул его, оказавшись безумцем. Альгирдас рассуждал и думал, как обычный человек. Ожидал от врага осмысленных действий, направленных совсем не на те цели, о которых мечталось Дигру. Увидев перед собой захватчика, влюбленного в Эльне, мечтающего о ней и о земле Альгирдаса, он начал бой именно с ним. И потерпел сокрушительное поражение от сумасшедшего, чьи помыслы сосредоточились отнюдь не на женщине и власти…