Охотник за смертью - Страница 5

Все, кроме Дигра, конечно.

На испытаниях случилась неприятность: Син застукал Орнольфа с приятелями-одногодками на жульничестве в чтении рун. Но вместо того чтобы наказать, не отпустить домой, или еще чего похуже придумать, велел испытания повторить, спросил, где Паук, и ушел. Видимо, за Пауком. Очень уж многообещающе перехватил свой тяжелый посох посередке, это – Эйни рассказывал, – чтобы сразу с двух концов отоварить. Если от первого удара еще можно было увернуться, сохраняя почтительность и словно бы невзначай, то от второго уже никак. Вот еще одно преимущество слепоты: зрячему и в первый раз уворачиваться не пристало, разве что успеть повернуться к наставнику спиной и сделать вид, что не заметил ни его, ни посоха, а словно бы случайно в сторонку шагнул.

А жульничать на испытаниях нельзя, конечно. Но и наказывать за это одного только Эйни тоже нельзя. И Орнольф хотел вмешаться, да Син на него так оглянулся, что ноги к земле приросли, а язык – к нёбу.

Идея, конечно, была Хельга. Ему руны читать, что орехи щелкать, легче легкого. И не только руны. Любые волшебные знаки. А уж чертит он их так ловко, что Один обзавидовался бы. Вот Альгирдас и предложил протянуть паутинку от него – к приятелям. Они испытания проходят, а он подсказывает. Всего делов-то лица умные делать и глаза внимательные, чтобы наставники не заподозрили, будто ученики голос в голове слушают. Паутину не видно, паутину не слышно, паутина – не ворожба, ее не почуешь. Если бы Син не пришел, все бы получилось в лучшем виде.

Но Син пришел. А уж он-то все почует: что надо и что не надо.

Потом Орнольф узнал, что Паука посадили в карцер, хотя, вроде бы, сильно не ругали и даже почти не поколотили. Сам Орнольф прошел испытания, справился и с рунами, хоть и не с первого раза, и даже не со второго, а повидаться с Эйни так и не получилось. Домой рыжий дан отправился, ломая голову над тем, что же плохого сделал его слепой приятель, если наказали его так сурово. Так ни до чего и не додумался.

А когда они встретились снова в середине осени, повзрослевшие и сильно изменившиеся за четыре долгих месяца, Паук плел уже совсем другую паутину. Он по-прежнему оставался для Орнольфа Эйни, – синицей, маленькой легкой птахой, которую и не чувствуешь, когда она слетает тебе на ладонь, – но для всех остальных слепой светлоглазый новичок стал Пауком окончательно.

Существует три вида силы: цуу – сила чар, оусэи – сила жизни и тэриен – сила телесная. Они есть в любом человеке, но без обучения люди способны использовать только тэриен. Обученный чародей может использовать тэриен и цуу. И только Паук перестал различать одно, другое и третье, с равной легкостью пользуясь цуу, тэриен и оусэи, причем не только собственными.

Для Орнольфа этого оказалось вполне достаточно, чтобы всерьез задуматься: кто же такой воспитанник наставника Сина – чудо или чудовище?

…Дома лазали по скалам за птичьими яйцами, по самым крутым склонам, как можно выше – на одних пальцах и чтобы без всякой ворожбы. Тяжеловат был Дигр для такой забавы, но старался не отставать. А когда оказались они на вершине вдвоем, ухмыляясь, спросил у Орнольфа:

– Любишь красивых мальчиков? Ну и как тебе твой малыш, лучше Хапты, а, братец?

Прошлогоднюю хуналандскую добычу Орнольфа так и называли здесь – Хапта, пленница.

Орнольф сначала не понял. То есть совсем не понял, и Жирному Псу надо было бы воспользоваться этим, сбежать пока есть время. Ну, или потом, несколькими мгновениями позже, когда Орнольф повторил про себя и осознал смысл вопроса и оцепенел, даже моргнуть не мог. Слова родились раньше, чем ожило тело. «Несрезанный колос полей Эгира», «скользкая рыба вереска», «пожиратель волчьих лакомств» – Дигр в свою очередь обалдело зашлепал губами.

– Убирайся к закатным водам! – пожелал ему Орнольф напоследок, ударом кулака отправляя брата вниз со скалы и искренне, от всей души надеясь, что тот сломает шею, упав на камни внизу.

Но Дигр переломал только руки и ноги.

Он должен был убиться. По всем законам мироустройства, по всем законам справедливости обязан был разбиться насмерть… А ему повезло, неслыханно, как везет раз в жизни и то не всем.

Ну а потом вмешался Диан Кехт, Бань-цяо , как называл его Син, добрый бог Аушаутс , – сколько еще имен у него, божественного врачевателя? – никогда не оставляющий без внимания учеников Ниэв Эйд. И уже к исходу лета Жирный Пес был здоров.

Орнольфу же отец задал такую трепку, что пришлось вмешаться матери, чтобы разъяренный Гуннар не убил сына.

Хапта потом плакала над Орнольфом, осторожными пальчиками нанося на раны прохладную мазь. Орнольф хотел объяснить ей, что лечить его не надо, что он исцелится сам, он умеет, но вместо этого заснул, убаюканный ее голосом и лаской.

Дигр сошел с ума. Может ли сойти с ума тот, кто учится в Ниэв Эйд? Наверное, да. Дигр же сошел.

Надо ли говорить, что этим летом они не ходили с отцом в Хуналанд?

Лучше бы их отдали на воспитание кому-нибудь из ярлов отца, как троих младших братьев. Да, так было бы лучше. А еще хорошо было бы всегда оставаться в Ниэв Эйд. Только как тогда ходить в походы? Викинг не может все время сидеть на берегу, потому что какой же он тогда викинг? А вот уехать жить к любому из ярлов Гуннара Орнольф готов был когда угодно. Он любил отца, он ревновал его к Дигру, но что же делать, если так сложилось, если из двоих сыновей только одного признает конунг сыном?

Четыре зимы назад наставник Сэйд, тот, что когда-то забрал Орнольфа из-под священного дуба, говорил, что Гуннар одинаково любит обоих старших сыновей. Что Орнольф слишком мал, чтобы судить верно, слишком мал, чтобы понимать. Что так часто бывает – близнецы ревнуют друг к другу отца и мать. Что это проходит…