Охотник за смертью - Страница 196

196

Маришка подозревала, что окажись Альгирдас перед выбором между упомянутой палаткой и ночевой под открытым небом, он выберет второе.

Как бы там ни было, сейчас она делала вид, что занимается. А Паук, как ни странно, делал вид, что верит, будто она занимается. Он как раз сверялся с последними донесениями своих разведчиков, пытаясь поточнее определить границы белого пятна. Маришка время от времени поглядывала на висящую перед ним трехмерную карту, но поскольку та была не столько географической, сколько энергетической, разобрать что там к чему казалось невозможным.

Всему учиться надо. Ну, что за жизнь, а?

На самом деле, Альгирдас, наверное, слишком устал, чтобы заморачиваться еще и на ее тренировки. Сеансы связи его совершенно точно выматывали, это все видели. Он после них подолгу сидел, глядя прямо перед собой, больше похожий на статую, чем на живое существо. Вообще не двигался, даже не моргал. Это здесь началось, в бывших Штатах, – с чего и почему, кто бы знал? Еще он стал очень много курить. А позавчера, после дурацкой Маришкиной попытки залезть в пещеру с кладкой, даже поел.

Маришка с Максом своими глазами это видели. Паук сидел, читал что-то и грыз шоколад. Странная картинка. Никогда раньше он этого не делал. Макс смотрел-смотрел, а потом спросил:

– Слушай, Чавдарова, а сколько ему крови надо, чтобы наесться?

– Ты что, дурак? – машинально поинтересовалась Маришка. Конечно, ей не жалко было крови для Альгирдаса, но почему не она первая до этого додумалась? Может, потому что Макс в него по уши влюблен? – Иди и спроси, если жить надоело!

А Макс пошел и спросил. И в самом деле дурак! Паук, правда, не рассердился, только посмеялся. Сказал, что сколько ему надо, у Макса все равно нет.

Но сегодня утром, когда Макс уехал, Маришка сама подошла к нему с тем же вопросом. Ладно, дурость ведь заразна, это всем известно. Альгирдас велел ей не забивать голову всякими глупостями и отправил укладывать вещи. Как будто этим рабы не могли заняться!

…Тилли вдруг потерял интерес к крекерам и насторожился. Паук начал прислушиваться к чему-то чуть раньше кота. Маришка не успела спросить, что случилось. Альгирдас весь как будто засветился: солнечной вспышкой – улыбка; звездным сиянием – взгляд; россыпь бликов от распущенных волос и плаща. Поднявшись на ноги, он обхватил себя руками за плечи и поежился, как будто замерз.

– Орнольф, – сказал, предваряя все вопросы. – Скоро будет здесь.

Орнольф, верхом на демоне, поторопил своего скакуна только на подходах к лагерю и ненамного обогнал «сузуки», за рулем которого был Дюха.

Сделав несколько шагов навстречу датчанину, Альгирдас снова остановился, покусывая губу, счастливый настолько, что, казалось, даже улыбнуться у него не получается. В первый раз Маришка видела, чтобы кто-то оцепенел от радости. Бывает же такое!

Когда Орнольф спешился, Паук молча уткнулся головой ему в плечо, спрятался в теплом, сильном объятии. Так они и застыли, позабыв обо всем остальном мире, почти не двигаясь, только пальцы Орнольфа перебирали черные, длинные волосы, как будто ласкали струящиеся потоки света. Потом, наконец, Альгирдас судорожно вздохнул и тоже обнял брата.

Маришка перевела дух, сообразив, что все это время не дышала.

Им нельзя расставаться надолго, даже на пару дней нельзя… Они каждый раз встречаются так, как будто год не виделись. И, похоже, так оно и есть. Каждый час друг без друга тянется, как неделя.

Маришка поймала смущенный взгляд Макса. Дюха, копающийся в багажнике мотоцикла, усмехнулся и подмигнул ей. Все хорошо, а? Жизнь прекрасна. Когда Паук с Касуром вместе, жизнь просто замечательна.

– Тебе письма от Сашки, – сказал Дюха.

И Маришка взвизгнула от радости, тут же выбросив из головы все, что не касалось ее брата.

Темнело в новом мире рано и стремительно. Восходы и закаты канули в воспоминания вместе с прежней жизнью. Так что ужинали уже под звездами. Полог шатра, заменявший в походных условиях гостиную и столовую, был прозрачным, звездный свет, не встречая препятствий, лился насквозь, переплетаясь со струящимся над жаровней багровым теплом.

Хороший вечер. Вечера теперь вообще лучше, чем любое другое время суток. Вечером можно расслабиться, посидеть, ни о чем не думая, или думая о приятном. Поболтать можно. Хотя чаще всего говорили о делах – разбор полетов-то надо проводить, итоги за день подвести, опять же.

Вот и сегодня.

Альгирдас сказал, что белое пятно стало больше. Еще больше. Оно все время растет, причем довольно быстро. Белое – потому что духи оттуда не возвращаются. Глаза и уши Паука, его разведчики и шпионы – они вокруг пятна, на границах толкутся и все, на что способны, это отмечать, как эти границы раздвигаются.

А туда, внутрь, уходят мертвецы.

– Может быть, у меня получится, – Альгирдас затянулся ароматной сигаретой, – я не хуже других мертвяков. Завтра нужно попробовать. Ты ценишь, рыжий, мое благоразумие? Я ведь мог бы уже сегодня туда добраться.

Он потянулся к жаровне, чтобы стряхнуть в нее пепел. Из огня выстрелил уголек. Паук ойкнул, обжегшись, выронил сигарету и машинально сунул в рот пострадавший палец.

Средний.

На него уставились четыре пары глаз.

Это было… такое зрелище! Господи боже, с тем же успехом, наверное, он мог бы станцевать у стриптизерского шеста.

Длилось наваждение не дольше секунды, и хорошо, что не дольше, иначе у кого-нибудь (у Маришки – наверняка) случился бы разрыв сердца. Альгирдас сообразил, что делает, вытащил палец изо рта, тихо чертыхнулся и отполз в тень.

196